— Эти легионеры погибли быстро, с остальными будет иначе, — предупредил Крукеш, обходя его по кругу. — Мы хорошо научились доставлять боль Астартес — такую боль, что даже Ультрамарин не выдержит. А если они ничего не расскажут, то это, без сомнения, сделают твои смертные помощники.

— Если вы их найдете.

— О, мы найдем. Пещеры в горе обширные, но не бесконечные. Мы покажем им такую боль, что они с готовностью выдадут нам все твои секреты. Ты уже познакомился с нашим мастерством, но мы были к тебе великодушны. Ну же! Весь твой легион перешел на сторону Воителя, а ты сидишь здесь в гордом одиночестве. Ты реликт, упрямо цепляющийся за ложные идеи прошлого! Осознай, что твои взгляды глупы, и присоединись к нам.

— Если ваша правота не нуждается в доказательстве, зачем прибегать к пыткам?

— Страх — это оружие, такое же полезное, как любое другое.

— Я не ведаю страха, — ответил Дантиох.

— Все мы ведаем страх. Он просто подавлен. Но эта установка слаба, и ее можно преодолеть. Ты увидишь страх в глазах этих воинов, если не поможешь мне! — сказал Крукеш. — Покажи мне центр вашего городка. Возможно, то, что там находится, убедит тебя стать разговорчивее.

— Нет, — ответил Дантиох.

Крукеш опять его ударил. Перед глазами запрыгали пятна, и Дантиох почувствовал слабость, но заставил себя выпрямиться и с вызовом посмотрел Крукешу в глаза.

Крукеш дал знак, после чего его Повелитель Ночи вонзил тонкий нож в глаз одного из Ультрамаринов и вытащил глазное яблоко. Воин стиснул зубы от боли, но не издал ни звука.

— Покажи мне город!

— Нет. Можешь пытать их, сколько тебе угодно, но они не заговорят и заслуженно проклянут меня, если заговорю я.

— Еще раз! — закричал Крукеш. — По моей команде начинайте снимать с него кожу, и медленно. Последний шанс, кузнец войны. Я хочу видеть город!

Повелители Ночи достали из свернутых полос человеческой кожи плоские ножи для свежевания и уже приближались к одноглазому космодесантнику, с решительным видом смотрящему вперед, когда квантовые двигатели в глубине горы вдруг загудели громче, заставив всех Повелителей Ночи в главной локации «Альфа» поднять оружие.

— Владыка когтя! — позвал один из Антраментаров. — Стена!

Все взволнованно смотрели на регулировочную платформу Фароса, поражаясь увиденному. Крукеш отвернулся от Дантиоха.

В передней части зала вырисовывалось изображение, сначала размытое, но на глазах Крукеша обретающее четкость. Он шагнул к нему, и оно стало еще резче, пока не оказалось, что они смотрят на рыночную площадь Сотополиса.

— Поразительно, — сказал Крукеш. — Просто поразительно. И ты прятал от меня это чудо?

Восторг Крукеша был так велик, что перевесил гнев, но сам Дантиох восторга не испытывал. Фарос демонстрировал ему картину из каких-то примитивных представлений об аде. Эмпатическое поле обрушило на него волну гнетущего ужаса. Он был ветераном десятков кампаний, он видел, как человеческие и цивилизации ксеносов уничтожались без следа, но ни разу он не видел ничего столь тошнотворного. Рыночную площадь превратили в пыточную. Тела свисали со столбов на цепях, покачивались на виселицах, были прибиты к крестам. На всех были следы жутких пыток. Немногих выживших держали в больших клетках. Лица у них были мертвые, пустые, с распахнутыми от отчаяния глазами. Зло, которому они стали свидетелями, лишило их разума.

— Ты это сделал? — спросил Крукеш. — Скажи, как это работает!

Дантиох смотрел на изображение и не верил своим глазам. С жаровен, на которых горела человеческая плоть, поднимался маслянистый дым. Эмпатическое поле Фароса передавало ему страх этих людей — всепроникающий и безнадежный ужас тех, кому скоро предстояло умереть в мучениях.

— Ты это сделал? — повторил Крукеш. — Как ты вызвал эту картину?

У кузнеца войны был выбор: сказать Крукешу, что командир когтя сам активировал Фарос, или солгать и сохранить полезность маяка.

— Да, — сказал Дантиох. — Я это сделал. Чтобы уберечь своих товарищей от боли.

Крукеш победно улыбнулся:

— Вот видишь, я знал, что ты в конце концов передумаешь.

Крукеш не мог знать, что Дантиох ничего не делал. Кузнец войны был в смятении. Фарос уловил желание Крукеша видеть площадь и исполнил его, ответив куда быстрее, чем в свое время Дантиоху: кузнец войны потратил несколько месяцев, прежде чем ему впервые удалось нормально отрегулировать сигнал. Но его разум был холодным, как железо, дисциплинированным, лишенным воображения, вместо которого у него была логика. Повелители Ночи же никогда не сдерживались и следовали своим жестоким желаниям, не мучась угрызениями совести. Выходит, он, верный слуга Империума, оказался слишком косным, чтобы свободно использовать возможности маяка? Кузнец войны похолодел.

— Я… я чувствую их — людей на площади. Я чувствую их отчаяние! — Крукеш поднял руки с расставленными пальцами, словно мог дотронуться до боли смертных, как до отдельной струи в потоке воды. При виде удовольствия на его лице пламя ненависти в сердце Дантиоха разгорелось еще сильнее. — Ха! Какая чудесная, чудесная машина, — развеселился Крукеш. — Что еще она делает?

— Поразительная проницательность, магистр когтя, — сказал Дантиох и склонил голову, изображая покорность. — Это маяк, но он также служит средством мгновенной связи. Вместе с изображением передается толика эмпатической энергии. Это все.

— Так вот как Жиллиман управляет своими мирами! — Крукеш подошел к краю трансляционного поля. — Я бы никогда не догадался. Такое впечатление, что я сам там стою. Даже более реально!

— Технология поразительна, — согласился Дантиох.

— Как это работает?

— Я не знаю. Механикум тоже не понимают. Она использует неизвестные нам законы. Но, похоже, главный элемент технологии — это форма тоннелей в горе.

— А источник энергии?

— Мы ничего не обнаружили, магистр когтя, — соврал Дантиох.

— Как только мы очистим гору от твоих жалких защитников, я приведу сюда собственных Механикум. Они не так ограничены ложной моралью, как твои. Они выведают секреты горы, чего бы это ни стоило.

— Может быть, — ответил Дантиох. — Но я сомневаюсь, что даже специалисты Темной эры технологий смогли бы разобраться в этой машине. Ни я, ни мои механикумы ничего подобного в Галактике еще не видели.

— И она наша! — От восторга Крукеш на мгновение позабыл, что кузнец войны был ему врагом. — С ней я могу связаться с Хорусом! Я могу объединить легион!

Крукеш стоял так близко у края поля, что жажда власти исходила от него мощными волнами.

«Я использую ее против него, — решил Дантиох. — Я уничтожу этого монстра, я остановлю этот поток жестокости, даже если это будет последним, что я сделаю в своей жизни. Это моя клятва момента, и да будет она связывать меня, пока я ее не исполню».

— Поднимите его, поднимите! — скомандовал Крукеш, осуждающе глядя на своих воинов. — Как вы можете обращаться непочтительно с таким гением? — Он поманил кузнеца войны. — Подойди ко мне, Барабас. Давай забудем прошлые обиды. Время праздновать!

Дантиох проковылял через зал к идеально четкой картине ужасов. Ракурс менялся в соответствии с подсознательными желаниями Крукеша, демонстрируя Дантиоху еще больше немыслимых пыток, которым подвергались жители Сотополиса. На площади появилась яма, из которой раздавались самые жуткие крики, а идущие от нее эмоции были такими сильными, что Дантиох почувствовал во рту привкус желчи. На столе у края ямы лежала стопка чего-то похожего на шкуры животных, но он сразу понял, что это: кожа сотинцев, мужчин, женщин и детей.

— Ощути их ужас! Это самое чудесное свойство машины! — Крукеш закрыл глаза и глубоко вдохнул. — Я чувствую запах крови!

Ракурс опять изменился, и рыночная площадь исчезла. Вместо нее возник черный от огня склон горы, у которого стоял Повелитель Ночи в грязной, закопченной броне и обсуждал что-то со своими воинами. У его ног лежал связанный гигант.

— Скрайвок! — закричал Крукеш и засмеялся, когда воин изумленно отпрыгнул назад, вскидывая оружие. — Это я, Крукеш! Маяк наш, и я его запустил.